“Есть трансцендентные состояния – окна в сверхреальность. Это моменты, в которых исчезает время.” Г. Фенерли. “В сторону Кротонуса

Мы живём во времени, в нём и умираем. И оно нам неподвластно. Оно отмеряет нам несколько десятков лет – и до свидания, если ещё будет это “свидание”… Мы оказываем сопротивление, почему-то не хотим умирать. А оно – время – нас всё равно убивает.
“Тайна существования до рождения и после смерти, если такое существование есть, – это тайна времени ”, – пишет П. Успенский в своей книге “Новая модель вселенной”. И в другой книге – “Tertium Organum”: “Время – это самая большая и самая трудная загадка, которая стоит перед человечеством”. Это написано в 1911 году, и сейчас, через 90 лет, время, конечно же, так и осталось “самой большой и самой трудной загадкой”, – хотя бы в том смысле, что им невозможно управлять: время своей жизни нельзя остановить (разве что вместе с жизнью), нельзя повернуть вспять. Его нельзя – вместе с собой – “перебросить” в какую-нибудь другую эпоху, “сместив” в прошлое или будущее по координате исторического времени (мечта о “машине времени”). Единственное, что ещё как-то можно с ним попытаться сделать, так это немного “растянуть” (долголетие), да и то, в общем-то, на самую малость.
Встречаются, правда, в различных литературных источниках утверждения, тем или иным образом возражающие вышесказанному. Например, такое: “Постоянное осознавание времени может продлить жизнь человека до нескольких сотен лет…Осознавание времени – это особое состояние восприятия, в котором процесс старения приостанавливается, и мы получаем возможность жить дольше, чем несколько десятков лет” (Тайша Абеляр “Магический переход”).
Вряд ли, конечно, удалось бы отыскать хотя бы один фактический пример успешного осуществления подобной манипуляции с временем, и тем не менее в этом – пусть, возможно, и фантастическом – утверждении есть своего рода “рациональное зерно”. Время как бы “протекает” сквозь жизнь, унося её с собой год за годом, но если было бы возможно выполнить эту манипуляцию – постоянно и безотрывно осознавать течение времени мгновение за мгновением, то не исключено, что жизненная сила такого существа как бы “поплыла” почти целиком по поверхности времени, сохраняя свою консолидированность, вместо того, чтобы быть уносимой, “размываемой” временем по частям. Во всяком случае, то что острое и глубокое внимание к уходящему времени собственной жизни, сопровождаемое установкой на приостановление процесса старения, действительно может заметно приостанавливать таковой (о сотнях лет мы тут не говорим), – так это наверняка. Иными словами, речь идёт о том, что внося изменения в восприятие времени, возможно тем самым оказать заметное влияние и на целое собственной жизни, что и не удивительно, если учесть, что “время – это основа всех наших восприятий” (В. Шмаков), из чего логически с необходимостью вытекает, что изменение восприятия “основы всех наших восприятий” – то есть времени – должно повлечь за собой изменение и внутри тех восприятий, которые базируются на времени, как на своей основе. То есть наше восприятие мира и себя в нём должно в этом случае измениться.
В таком направлении как раз и развивает свои теоретические построения о природе времени П. Успенский. В “Tertium Organum” он начинает с того, что “в обычном отношении к времени есть какая-то ошибка. Эту ошибку мы должны постараться найти”. Далее путём довольно пространных рассуждений, ход которых мы не будем здесь воспроизводить, он приходит к выводу, что суть этой “ошибки” заключается в привязанности сознания к одной точке настоящего момента, скользящего по “линии времени” из прошлого в будущее. То есть наше восприятие времени до крайности сужено, оно как бы замкнуто в одном мгновении, и именно поэтому будущее отделено от нас некоей непроницаемой стеной. Мы не способны увидеть время как протяжение, как “пространство”, в котором прошлое настоящее и будущее существуют одновременно. Развивая далее эти мысли в “Новой модели вселенной”, Успенский приходит к такому заключению: по отношению ко времени человеческое существо является “одномерным”. То есть наше сознание и вся наша психика устроены таким образом, что мы способны воспринимать лишь одно измерение времени, тогда как время, согласно Успенскому, имеет три измерения. Иными словами, оно трёхмерно: “Трёхмерность времени совершенно аналогична трёхмерности пространства”. Наша “одномерность” по отношению к времени как раз и привязывает нас к одной-единственной “линии времени”, идущей из прошлого в будущее. Из этого должно логически следовать, что если бы удалось найти способ преодоления “одномерности” восприятия времени, то это открыло бы какие-то совершенно новые и фантастические возможности. Далее Успенский строит модель “шестимерной вселенной” (три измерения пространства плюс три измерения времени), которая обладает довольно убедительной внутренней логикой и выглядит вполне завершенной, в чём, с другой стороны, можно усмотреть и определённый “недостаток”: как и все завершенные, стремящиеся к внутренней непротиворечивости построения, эта модель замкнута в себе и, будучи таковой, не подлежит дальнейшему развитию как целое. Можно лишь “отламывать” от неё какие-то отдельные фрагменты, включая их в совершенно новый контекст. Но что действительно можно “проглотить целиком”, так это внутреннюю силу того импульса, которым движима эта одна из редких попыток внедрения в совершенно новый способ восприятия времени.
Другая заслуживающая внимания попытка глубокого проникновения в эту все еще неизведанную область – книга тибетца Тартанга Тулку “Время, пространство, знание” (1978). В самом сжатом изложении концепция Тартанга Тулку выглядит так. Сознание человеческого существа связано и ограничено “низшим пространством” и “низшим временем” (аналог одномерности Успенского), и по этой причине суженому таким образом сознанию доступно лишь “низшее знание”. Но “низшее пространство” и “низшее время” являются только маленькими и ограниченными областями внутри “Большого Пространства” и “Большого Времени” (аналог “трёхмерного времени” Успенского). И если сознание найдёт в себе возможность преодолеть, “растворить” границы тех суженных областей, внутри которых оно заключено, то ему может открыться “Большое Знание”, как бы излучаемое “Большим Пространством” и “Большим Временем”.
Если Успенский, вскрывая ограниченность обыденного, суженного восприятия времени, тут же строит расширенную, более ёмкую, но при этом почти так же жестко очерченную точно определёнными границами модель, чем-то напоминающую в своей самодостаточности проект архитектурного сооружения, то у Тартанга Тулку подход совсем другой: это что-то по-восточному растекающееся и растворяющееся, не имеющее потребности ни в завершенности, ни в границах. Но в этой расплавленной массе “комментариев к теме” плавают твёрдыми вкраплениями, концентрируя в себе суть разъяснений, специальные упражнения, цель которых – изменение (расширение) восприятия пространства и времени.
Во второй части своей книги, которая называется “Время” (первая часть – “Пространство”, третья – “Знание”), Тартанг Тулку пишет, что время – это “мост к другим сферам, целиком отличным от нашей обычной сферы”, и что “оно – основание для реальной алхимии”. В этой же части приведены специальные упражнения, позволяющие сознанию как бы “зацепиться” за те элементы восприятия времени, которые, если их удерживать во внимании, наращивая при этом количественно и углубляя качественно, могут быть использованы как опоры для особого рода “временной алхимии”. Центральное место среди этих упражнений занимает слитная серия из взаимосвязанных пяти упражнений, которые сами по себе очень просты; это, скорее, даже не упражнения, а своего рода подсказки, позволяющие особым образом видоизменить (расширить) восприятие времени. И если правильно ухватить их суть, то эффект можно ощутить тут же, почти мгновенно. Вот их описание (у Тартанга Тулку они описаны более детально, но наше сокращённое и слегка видоизменённое описание, возможно, будет даже скорее способствовать их пониманию, нежели препятствовать).

1. Расслабленно наблюдать собственный “поток сознания”, отмечая при этом, как фокус внимания непроизвольно перемещается по “линии времени” то в прошлое (воспоминания), то в будущее (планы, ожидания и т.п.), скользит от прошлого в будущее и обратно. Это упражнение является подготовительным к следующему.
2. Теперь обратить внимание, что каждый момент настоящего является, так сказать, не вполне монолитным и однородным, а содержит в себе тонкие оттенки, “следы” прошлого и будущего, которые едва уловимы, но при достаточном внимании их можно заметить.
3. Это упражнение – подготовительное к следующему. Предлагается мысленно переместиться в своё прошлое (любую его точку, событие или ситуацию) и уже оттуда посмотреть на своё настоящее (на себя в настоящем), а потом проделать аналогичную операцию с будущим: посмотреть из него на настоящее (как дополнение – посмотреть на настоящее одновременно и из будущего, и из прошлого).
4. Подобно тому, как это имело место в (2), сосредоточиться на настоящем моменте, который, как уже было выявлено, не монолитен, а состоит из “оттенков” (прошлое – настоящее – будущее), и, как бы “втиснувшись” в момент, посмотреть на его “сердцевину” (настоящее) из “боковых” наслоений, “оттенков” прошлого и будущего (то из прошлого, то из будущего, то сразу с двух сторон). Должен возникнуть эффект как бы лёгкого “расщепления” момента.
5. Вновь сосредоточиться на моменте (состоящем из прошлого – настоящего – будущего) и переместить внимание в грань будущего, в результате чего эта грань тут же, в свою очередь, расщепится на новое “прошлое – настоящее – будущее”. Теперь войти вниманием в этот новый момент – в его грань “будущего”. И снова эта грань расщепится на новый набор “прошлое – настоящее – будущее”. Снова войти в грань “будущего”. Как пишет Тартанг Тулку, “делайте это упражнение до тех пор, пока познавание, не являющееся вашей собственностью (но родившееся вместе со всем “временем”), не откроет вам “время”…Несколько таких повторений вызовет эффект “растекания момента”, его пространственного расширения; сознание как бы зависнет в “толще времени”. Время замедлится и как бы растечётся по пространству; “линия времени” размоется и исчезнет, и возникнет нечто подобное “превращению времени в пространство”. Время действительно в некотором смысле будет ощущаться “трёхмерным”, то есть окружающим со всех сторон, как воздух; можно будет обнаружить себя во “временной среде”, заполнившей собой пространство ¹

Вот что, кстати, пишет о “превращении времени в пространство” (правда, в связи с особой темой “конца мира”, когда, как сказано, “времени больше не будет”) Рене Генон в своей книге “Царство количества и знамения времени” (1945): “Как только последовательность остановлена или, в символических терминах, “колесо перестало вращаться”, так всё, что существует, может существовать лишь в абсолютной одновременности; последовательность некоторым образом оказывается превращённой в одновременность, что можно также выразить, сказав, что “время превратилось в пространство”.
Итак, последовательность (время), будучи остановленной, превращается в одновременность (Момент), то есть время как бы застывает, “превращается в пространство” ² . Далее Генон задаётся вопросом о соотношении этого “времени, превращённого в пространство” с пространством в собственном смысле слова, т.е. присоединяется ли это “время превращённое в пространство” к пространству как таковому в качестве некоего дополнительного измерения? Ответ даётся такой: “По этому поводу можно сказать лишь то, что поскольку тенденция пространства к расширению более не ограничивается и не подавляется тенденцией времени к сжатию ³ , то пространство, естественно, должно тем или иным образом подвергнуться расширению, поднимающему свою бесконечность до некоторого рода высшей мощности; но само собой разумеется, что речь идёт о чём-то таком, что не могло бы быть представлено каким-либо образом, заимствованным из телесной сферы”.
То есть взаимоотношения этого остановленного (и таким образом “превращённого в пространство”) времени с пространством как таковым остаются не вполне ясными, но зато однозначно утверждается, что пространство подвергается мощному расширению, хотя то, как именно это выглядит, не может быть “представлено каким-либо образом, заимствованным из телесной сферы”.
Этот короткий экскурс – при помощи цитат из Генона – в сферу эсхатологии понадобился нам для вполне определённой цели. Возвращаясь теперь к основной линии нашего изложения, которую мы прервали на упражнениях из книги Тартанга Тулку, будет, вероятно, проще разобраться в механизме их воздействия на сознание, поскольку они в каком-то смысле направлены на то, чтобы “остановить время” (пусть – частично), добившись в результате вполне определённого эффекта “расширения реальности”. Эти упражнения являются, если так можно выразиться, “переложением” определённых метафизических, умозрительных положений на, так сказать, чувственно-перцептивный уровень.
Начнём с того, что попытаемся выявить некоторые существенные моменты этих положений, для чего будет целесообразно использовать в качестве отправных точек несколько коротких выдержек из той же книги Генона (и из той же главы, которая называется “Время, превращающееся в пространство”). Итак, Генон пишет: “…время в некотором смысле истощает пространство через воздействие силы сжатия, которую оно представляет и которая стремится всё больше и больше сократить пространственное расширение, которому она противостоит; но в этом действии против антагонистического принципа само время разворачивается со всё возрастающей скоростью…Время сжимает не только пространство, но оно прогрессивно сжимает самоё себя”.
Если теперь мы перейдём от макрокосма (“мир”) к микрокосму (“я”), то и на этом уровне увидим нечто аналогичное: “я” стремится к росту, развитию, разрастанию, расширению своих возможностей, увеличению тем или иным образом своего “объёма”, т.е. к пространственному расширению. Но время жизни “я”, длительность которой ограничена “законами природы”, противостоит этой тенденции “я” к бесконечному пространственному расширению, оно сжимает жизненное пространство “я”, “истощает” его, если воспользоваться словом Генона. И если на ранних этапах, когда “вся жизнь впереди”, это сжимающее действие времени заметно мало, то на более позднем этапе наступает момент, когда время начинает действительно “катиться, как камень с горы”, с нарастающей при этом скоростью. И таким образом время действительно “прогрессивно сжимает самоё себя”, пока не сожмёт до единственного мгновения, которое соответствует смерти “я”. Но…
Переходя опять на макрокосмический уровень, мы уже знаем, что, по Тенону, в это мгновение “конца мира” (которому на микрокосмическом уровне аналогически соответствует “смерть я”) “время превращается в пространство”. И Генон пишет: “Таким образом, “переворачивание” осуществляется в конечном счёте против времени и в пользу пространства: в тот самый момент, когда время окончательно поглотило пространство, оказывается, что всё наоборот, пространство вбирает в себя время”.
И в результате такого “переворачивания”, согласно приведенной нами ещё ранее цитате, происходит следующее: “.. .поскольку тенденция пространства к расширению больше не ограничивается и не подавляется тенденцией времени к сжатию, то пространство, естественно, должно тем или иным образом подвергнуться расширению, поднимающему в некотором роде свою бесконечность до высшей мощности”. Что же происходит далее? “…Если время есть одно из определяющих условий телесного существования, то очевидно, что как только оно устраняется, мы оказываемся вне этого мира; в том, что мы называли в другом месте внетелесным “продолжением” того же самого индивидуального существования, простую модальность которого представляет телесный мир; впрочем, это показывает, что конец телесного мира никоим образом не есть конец этого состояния, взятого в его интегральности”.
Теперь вновь вернёмся на уровень микрокосма. Мы остановились на том, что в крайней степени своего сжатия время жизни “я” сжимает себя до единственного мгновения – последнего мгновения жизни “я”. И если идти по аналогии, в это последнее своё мгновение время жизни “я” должно “превратиться в пространство”. (Мы уже упоминали, что согласно многим сообщения тех, кто побывал на самом краю гибели, в этот критический момент вся прожитая жизнь каким-то образом видится в одно мгновение, подобно некоему пространству, которое можно одновременно охватить одним взглядом). А пространство “я” (видимо, здесь следует иметь в виду внутреннее пространство “я”, “душу”) должно, аналогично тому, что пишет Генон о “конце мира”, каким-то образом “подвергнуться расширению поднимающему в некотором роде свою бесконечность до высшей мощности”. И в результате “я” должно оказаться во внетелес- ном “продолжении” того же самого индивидуального существования, простую модальность которого составляет телесный мир.
Итак, когда время “я” останавливается, пространство “я” подвергается столь мощному расширению, что как бы переносит “я” во “внетелесное продолжение того же самого индивидуального существования”. Но это – в момент смерти. А нельзя ли выполнить – хотя бы частично, в “ослабленной” форме – тот же “трюк”, при этом не умирая, ещё задолго до смерти? Очевидно, что для этого надо попытаться каким-то образом остановить время. Но как это сделать, если динамизм, безостановочное движение – само существо времени?!
Вернёмся, наконец, к Тартангу Тулку. Мы помним, что в упражнениях (1) и (2) предлагается сначала мысленно “побродить” по прошлому и будущему, чтобы более отчётливо прочувствовать сам ход, движение времени из прошлого в будущее, а затем, сосредоточившись на настоящем моменте, уловить присущие ему, как бы включённые в него, оттенки прошлого и будущего. Теперь внесём лёгкую “отсебятину” (не искажая при этом основной сути приёма), чтобы лучше прояснить фактор, на котором мы делаем акцент. Итак, бегло “пройдясь” по прошлому, попытаемя уловить само ядро его атмосферы как “моего прошлого”, с его, возможно, ностальгией, с его невозвратностью, с его “потерянным раем”. (Могут быть совершенно другие тональности, но важно, чтобы это было ядро именно “моего прошлого”). И так же с будущим – с его тревогами, опасениями, опасностями, вопросами, к нему адресованными, с его неотвратимым убыванием, сокращением (“время развивается только таким образом, что количество прошедшего всё растёт, а будущего всё уменьшается, но никогда не наоборот”. О. Вейнингер “Последние слова”). Теперь, как бы установив эти “моё прошлое” и “моё будущее” соответственно позади и впереди настоящего момента, следует “вжать”, втянуть их в момент с обеих сторон, чтобы они, таким образом, стали оттенками этого одного момента.
Далее в упражнении (3) предлагается, мысленно переместившись сначала в прошлое, а потом в будущее, “посмотреть” уже из этих позиций на своё настоящее. Так же, как в слегка видоизменённом упражнении (1), проделаем теперь эти манипуляции уже с “моим” прошлым и “моим” будущим, остро личностными, именно моими, индивидуально окрашенными. Теперь, как бы раздвоившись, смотрим на свой настоящий момент из прошлого и будущего одновременно, а затем входим с этих позиций в момент, “вжимаем” в него прошлое и будущее таким образом, чтобы они ощущались в нём в виде его “оттенков”. Теперь уже из этих “оттенков” смотрим в “центр” момента, сжимая его ещё больше. (Упражнения (3) и (4) являются как бы “усилителями” упражнений (1) и (2)).
Существенно здесь то, что используется сила сжатия , присущая самому времени как таковому. Время жизни “я” так или иначе сжимает самоё себя до единственного момента, но этот момент последний в жизни “я”. А здесь применяется “игра на опережение”: мы как бы переносим этот “последний момент” в ту точку времени, где находимся сейчас. Как пловец, попавший в водоворот, должен, чтобы всплыть, нырять вниз, по ходу действия силы водоворота, так и в случае с временем: чтобы – хотя бы частично – освободиться от его тирании, надо использовать его же силу.
Итак, в (4) мы находимся в моменте, с “вжатыми” в него прошлым и будущим, которые присутствуют в нём в виде двух его граней или оттенков. Но удержаться в моменте мы всё ещё не можем: его “смывает” ход времени. Опять же в (5) мы идём по ходу времени, используя его же силу. Мы как бы “ввинчиваемся” в грань “будущего”, но эта грань – уже в моменте, она фактически не имеет длительности, и потому мы движемся как бы перпендикулярно линии времени. Но там уже нет времени. И сила времени как бы переходит в силу пространства. Отсюда – эффект пространственного расширения, которое переживает при этом “я”. Момент-точка расширяется до момента-пространства, а сдавленное между прошлым и будущим “я”, высвобождаясь из этих тисков, расширяется вместе с моментом. Тартанг Тулку называет это “центрированным пребыванием в бесцентровом центре”.
…В природе времени таки есть что-то водное: не даром говорят “река времени” …Вспоминается из “Белого доминиканца” Г. Майринка: “Я сижу на са довой скамейке, но теперь я больше не жду, как раньше, потому что теперь я слился с потоком самого времени”, – говорит главный герой романа (а это роман об “инициатическом приключении”) Христофор Таубеншлаг, когда тонет в реке его Офелия. Она – его желанное будущее, она тонет в реке – “реке” его жизни, реке его внутреннего времени. Но теперь она – и его прошлое, её больше нет… И будущее и прошлое тонет в настоящем ⁴ . А по истечении какого-то времени (опять – время), уже в другой “инициатической ситуации”, в какой-то момент (опять – момент) он говорит: “Я заглянул в вечное настоящее, которое для обычных смертных является лишь пустым и непонятным словом”.
…Мы остановились на том, что в природе времени есть что-то водное. Текучесть. Но вода может течь в какую угодно сторону. А время? “Центрированное пребывание в бесцентровом центре” – это нечто похожее на неподвижное “зависание” во временной толще в результате глубокого “ныряния” в момент. Сознание уподобляется рыбе, неподвижно зависнувшей в толще воды. Может ли оно теперь поплыть в направлении, не совпадающем с привычной “линией времени”? Если верить Тартангу Тулку, “ мы можем открыть или расширить этот бесцентровый центр так, чтобы включить в него все времена и направления ”.
С этим почти напрямую корреспондирует то, что говорит о времени В. Шмаков в своей книге “Основы пневматологии” в связи с разработанной им идеей пластичности (или “среды”), которую он противополагает идее монад- ности (или “самости”) ⁵ . В частности, он пишет: “Мы так привыкли жить и сознавать в категориях монадности, что мир пластической жизни совершенно ускользает от нас”. И далее: “Мы видим в себе и окружающем только часть, потому что такова искусственная суженность нашего сознания. Чтобы повторить подвиг Колумба и открыть новый свет, мы должны в себе самих осознать необходимость его бытия и создать систему новых видов восприятий и творческой деятельности”. И уже непосредственно затрагивая вопрос о времени, Шмаков пишет, что длительность течения времени “ имеет место лишь в синтетической категории монадности”. Тогда как в категории пластичности “ сосуществуют сразу все продления протяжений, и в частности , все продления времени сосуществуют одновременно ”. То есть “в собственной природе категории пластичности нет течения времени, прошедшее и будущее синхроничны с вечным настоящим ”. Но поскольку “наше сознание обычно односторонне подчинено монадности, мы воспринимаем актуальный мир только в настоящем времени” ⁶ . Но есть и другая возможность: “Интуитивно восхищаясь к исконной природе своего духа, человек также может имманентно внедряться в стихию естества и в его синтетическую категорию пластичности и тем преодолевать связанность во времени с настоящим. Поэтому доктрина о единстве времени в пластической категории, как и об отсутствии длительности по протяжениям всех иных качествований, и лежит в основании практического эзотеризма”. (Исследованию некоторых подходов к освоению одного из начальных элементов того, что Шмаков называет “практическим эзотеризмом”, главным образом и посвящён этот наш короткий очерк).
… “Есть трансцендентные состояния – окна в сверхреальность. Это моменты, в которых исчезает время, – пишет Г. Фенерли ⁷ в своей книге “В сторону Кротонуса”. – Для них характерно чувство “вот оно!” – чувство видения истинного, чувства заблуждения реальностью. Они противоположны сновидению по субъективной значимости: рядом с ними “так это всего лишь сон” – мыслится о нашей реальности”. И далее: “Моменты трансценденции могут быть случайными, либо инициированными соответствующей подготовкой; более или менее ясными, длительными или короткими”. Из приведенных далее в том же разделе ⁸ описаний различных транс-моментов (термин Г. Фенерли) мы ограничимся лишь одним: “В простейшем, наиболее обычном случае созниние не фиксирует транс-момент, замечая только его присутствие по удвоению момента реальности: транс-момент разделяет два момента реальности бесконечно малым отрезком времени (точкой), но бесконечно глубоким в ином измерении. Между двумя близлежащими, а потому неразличимыми моментами разверзается пропасть, не позволяющая эти два момента воспринимать как одно целое. Возникает эффект удвоения: “это уже было”, – где и когда – неизвестно, и ясно, что не могло так быть, но чувство “так уже было” сильнее доводов рассудка”.
Из этого описания ясно, что речь идёт о так называемом феномене “дежа вю” (“это уже было”), знакомом почти каждому. Но что это за “бесконечно малый отрезок времени (точка), но бесконечно глубокий в ином измерении”?. Что значит это иное измерение?
Интересно сопоставить это с тем, что пишет П. Успенский в “Новой модели вселенной” о соотношении “времени” и “вечности”. О “вечности” говорится следующее: “Мы пользуемся этим словом, не понимая его истинного смысла. Мы считаем “вечность” бесконечной протяженностью времени, тогда как в действительности “вечность” означает иное измерение времени” ⁹. По Успенскому, вечность “находится в мгновениях жизни, вечно пребывающих там, где они есть”. И чтобы лучше уяснить суть последнего положения, предлагается представить вечность в виде линии (или многих линий), перпендикулярной той прямой, в виде которой мы можем графически изобразить “линию времени” с её “прежде – теперь – после”: “Вообразим теперь несколько линий, пересекающих линию “прежде – теперь – после” и перпендикулярных ей. Эти линии, каждая из которых обозначает “теперь” для данного момента, выразят вечное существование прошлого и возможность будущих мгновений.
Каждая из этих перпендикулярных линий представляет собой “вечное теперь ” для какого-то момента, и у каждого момента есть такая линия “вечного теперь ”.
Если мы попытаемся теперь связать эти идеи Успенского с тем “механизмом”, который, согласно объяснению, предложенному Г. Фенерли, приводит в действие “дежа вю”, то напрашивается вывод, что этот вызывающий эффект удвоения “бесконечно малый отрезок времени (точка), но бесконечно глубокий в ином измерении” как раз и вторгается из “вечного теперь”. То есть “дежа вю” – это спонтанное соприкосновение “момента времени” со своим же “вечным теперь”, т. е. иным , по Успенскому, “измерением времени”, которое и есть “вечность”.
Особенно любопытным здесь является то, что эти мысленные построения могут быть использованы для намеренного вызывания “дежа вю”, которое, по Фенерли, является одной из разновидностей транс-момента. Для этого достаточно мягким тонко-волевым усилием попытаться раздвоить, “расщепить” настоящий момент вместе со всей ситуацией, которую он в себе содержит. (Можно попробовать пойти и ещё дальше: попытаться проникнуть в “зазор”, образовавшийся внутри этого “удвоенного момента реальности”, и посмотреть, что там).
В той же книге Фенерли “В сторону Кротонуса”, но уже в разделе “Жизнь и время” находим описание “момента критического сознания (МКС)”, который, по всем признакам, также можно отнести к одной из разновидностей трансмомента (хотя сам автор не приводит эти два свои термина в явно прослеживаемую связь). Итак, МКС – это “редкие моменты наивысшего самосознания, охватывающие всю жизнь как множество застывших ситуаций”. Это может случиться в ситуации, когда “воспринимается один (как бы растянутый) момент, охватывающий единовременно всю жизнь индивидуума – момент критического сознания (МКС). Эти моменты наивысшей критической концентрации субъекта обозначают верхнюю границу субъектного бытия. Здесь происходит переход к высшему внесубъектному состоянию, когда время становится как бы четвёртой координатой пространства, а точнее, застывшим моментом”. (Ср. наш параллельный анализ фрагментов из Р. Генона и Тартанга Тулку).
И ещё один специальный термин Фенерли: уже знакомый нам “ момент критического сознания (МКС)” обладает высокой “степенью присутствия субъекта (СПС) или субъектностью момента, которая адекватна мере существования момента”. Это значит, что, по сравнению с большинством других моментов, МКС – “наиболее существует”, мера его существования превосходящая, а вместе с ним – и мера существования субъекта, который его переживает.
… Ещё один – уже последний – штрих на наш набросок, тема которого вращается вокруг Момента (транс-момента), как плацдарма сознания в его борьбе против тирании времени, нанесём при помощи ещё одной цитаты из “Великих Арканов Таро”, где (в XII Аркане) речь идёт о факторе, который В. Шмаков определяет как “степень совершенства “ мгновенного сознания’”-. “Чем более человек развит, тем легче он ориентируется во всякой новой представшей перед ним проблеме, тем скорей осваивается с ней и приходит к возможности того или иного вывода. Различие этой способности быстрого ориентирования и составляет важнейший атрибут понятия о мгновенном сознании под которым я разумею тот объём представлений и соотношений между ними причинных и последовательных по времени или по месту в сознании, которые человек в одно мгновение, т.е. наименьшее, ещё сознаваемое им количество времени, может одновременно обхватить. Вполне понятно, что чем совершеннее у человека его мгновенное сознание, тем большее количество сведений он может почерпнуть в единицу времени, а потому оно и определяет относительный вообще, но абсолютный для данного человека временной масштаб”.
Завершая наш очерк, попытаемся теперь “мгновенным сознанием” охватить его основное содержание. Пункты, подлежащие такому охвату, мы расставим в обратном порядке, т.е. от конца к началу – “против хода времени”, раз уж мы бросаем вызов его диктату.

1. Степень совершенства “мгновенного сознания” (В. Шмаков).
2. Степень присутствия субъекта (СПС) = субъектность момента = мера существования момента (Г. Фенерли).
3. Транс-момент (с его разновидностями, из которых в поле нашего зрения в этот раз попали две: “дежа вю” и “момент критического сознания”) (Г. Фенерли).
4. Пластичность, в которой “нет течения времени, прошедшее и будущее синхроничны с вечным настоящим” (В. Шмаков).
5. “Водность” времени. (Говорят: “вода и камень”. “Камень” символизирует силу, противостоящую “водной” силе “времени-пожирателя”: устойчивость против текучести, пространство против времени. Наш очерк написан преимущественно с позиций “магии камня”). Водность = женскость. “Женщина является временем” (О. Шпенглер), из чего, помимо всего прочего, должно логически следовать, что воздействуя на один из полюсов этого “тождества”, можно тем самым воздействовать и на другой.
6. “Время, превращающееся в пространство” (Р. Генон).
7. “Центрированное пребывание в бесцентровом центре” (Тартанг Тулку). “Практико-магическая” составляющая нашего изложения. (Собственно “техническую” сторону которой, конечно же, не стоит слишком переоценивать, поскольку в этой области неизбежно присутствует закономерность, суть которой можно выразить известным высказыванием О. Ренуара: “Важно не что и как, а кто”).

* * *

1. Приведём названия этих пяти упражнений (поскольку это может стать дополнительной подсказкой к более точному улавливанию их сути), как они даны в книге Тартанга Тулку: 1) прошлые и будущие проекции; 2) прошлое – настоящее – будущее каждого момента; 3) обращение временной структуры; 4) более тонкое структурное обращение; 5) погружение во время.
2. Нечто аналогичное, видимо, имеет место и на индивидуальном уровне в момент смерти: многие из тех, кто побывал на самой грани гибели, если верить их сообщениям, видели в одновременности (т.е. в один момент, моментально) всю свою прожитую жизнь; время их жизни в этот момент “превратилось в пространство”).
3. Согласно Генону, время представляет собой принцип сжатия, а пространство – принцип расширения (эта идея – в современной интерпретации – восходит к французскому оккультисту XIX века Станиславу Гуайта – прим. ред.)
4. Любопытная параллель: согласно О. Шпенглеру, “женщина является временем”. (См. “Закат Европы”, раздел “Проблема сословий: аристократии и духовенства”). Если “наложить” это отождествление на коллизию “Белого доминиканца”, то внешнее время “тонет” во внутреннем времени Таубеншлага, поглощается его внутренним временем.
5. По В. Шмакову, монадность и пластичность – это “две модификации Реальности”. При этом категория монадности имеет сродство с началом разума и формы, тогда как категория пластичности – с началом мистики и содержания. В монадности имеет место “обособленная уединённость бытия элементов”, тогда как в пластичности – “целокупное сосуществование”. Подробнее об этом см. соответствующие части и главы “Основ пневматологии”.
6. О том же – в другой книге В. Шмакова “Великие Арканы Таро”: “Прошедшее, настоящее и будущее в мире навсегда слились в одно великое мгновение, и посему в мире, как в целом, есть всё, но мы лишь воспринимаем одно его сечение, двигаем его, и самый процесс этого передвижения называем течением времени”.
7. Георгий Фенерли (1939-1995) – философ, представитель “эзотерического” направления восточнославянской философской мысли (наряду с В. Шмаковым, П. Успенским, Д. Андреевым). Создатель целостного и самобытного философского учения “Кротоно Сумус”.
8. Раздел “О трансцендентных состояниях” из книги Г. Фенерли “В сторону Кротонуса” напечатан полностью в киевском журнале “Collegium”, 2000, No 10.
9. Близкую к этой мысль находим, кстати, и у В. Шмакова, который в “Основах пнев- матологии” пишет, что “в ряду первичных предикатов Божества стоит Его вечность не как потенциальная бесконечность продления времени, но как бесконечность актуальная – всевременность”.